Не надо себя обманывать. Из обещаний кафтан не сошьешь. И словами не прервешь цепочку негативных последовательностей. В настоящий момент этого не сможет сделать ни Путин, ни Болото.

Каждый хороший сериал – это не просто история, а история с непременной моралью. Какая же, закономерен вопрос, может тут быть мораль, если главный герой гениальный (но неизвестно как этого достигший) социопат и циник?

Формалистам надо было прожить жизнь, глядя на себя со стороны и фиксируя свои наблюдения. Это поздний романтический проект, предполагающий острое переживание субъектом своего места в истории и жестокое разочарование от того, что он, субъект, истории безразличен.

Ограничение свободы слова стало инструментом, с помощью которого можно регулировать социальные отношения между группами в эпоху политики идентичности. Одно только это обстоятельство порождает настоятельную потребность в создании секулярного сакрального пространства.

Если брать ситуацию в ее "социокультурном" аспекте, "умные" начинают и выигрывают. И литература здесь – не исключение. Причем в литературе процесс смены форматов пошел еще до всяких митингов. Митинги проявили и обострили намечающуюся тенденцию.

18 февраля, в субботу, в 16.00 открывается киноклуб "Русского журнала".

Социологический семинар Центра франко-российских исследований

В отличие от длинноволосых ансамблей ее голос не заглушает и не смазывает картину той эпохи, напротив, улучшает четкость, позволяя любоваться ею в деталях. Любоваться в первую очередь самой Дионн – ее прическами, нарядами, украшениями.

Заскучал человек, избавленный от решения задач выживания. Стал мучительно выдумывать себе занятия. Один мой знакомый даже именно что живописью увлёкся от мучительного безделья. Другой – велосипедами, их штук сто у него. Третий путешествует. Четвёртая историю родного города изучает. Жизнь либо трудна, либо скучна, но скуку мы готовы потерпеть, готовы с ней побороться, а вот с трудностями – нет, не готовы.

Протесты в их нынешнем виде, как это ни странно, породил еще Лужков - который доконал всех своими праздниками первого меда, первой пчелы, мы дети твои, Москва, мы хороводы и кокошники твои, – всей своей канцелярско-патриархальной патокой, в конфликте с которой выросло целое поколение москвичей. И они подсознательно ждали момента, чтобы показать, каковы на самом деле дети твои, Москва.

Если у истоков выездного туристического извода Крымского текста русской литературы как южного полюса Петербургского текста стоит Пушкин, то проводником отъездного крымского кинотекста как субтекста одноименного сводного сверхтекста русской культуры стал Владимир Набоков.

Царствование Александра III на первый взгляд может представляться "золотым веком" русского консерватизма и русского националистического движения. Все внешние признаки налицо: формула "православие, самодержавие, народность" была восстановлена в своих правах, с либеральными реформами после недолгого колебания было покончено.

Но услаждает рабство, конечно же, свобода. Безбожие, безродство – вот что освобождало, но уродовало, коверкало. Самое гадкое в советской системе, что и покушалось на душу человека, в общем-то лишая её, души. Но если всё же страдали, выстрадали, то что же, ту же свободу? И что вернулось? Какая Россия?

Если мы прощаем писателю его знание наших сокровенных, спрятанных с глаз долой изъянов, то только за заразительное жизнелюбие. Такой писатель помогает нам простить самих себя. Не потому ли столь удачно и результативно прожил он последние семь лет?

Мы наблюдаем смену ориентиров в нашей прозе – ориентация на остроту социальной проблематики, которая совсем недавно была объявлена чуть ли ни главным брендом в нашей сегодняшней литературе, сменяется ориентацией на проблематику бытийную.

По мнению "Учителя года-2006" Андрея Успенского из Череповца, новая система оплаты труда была придумана для того, чтобы поощрить тех, кто хорошо работает. А получилось так, что важно, не как кто работает, а где.

Буржуазный уютный устоявшийся предвоенный мир приговорен; он превращается в нечто чудовищное. В ледяной атлантической воде 1912 года утонули 1514 человек, в окопной мерзости Первой мировой – миллионы. И ведь никто их не убивал – кроме них самих.

Религиозные практики в СССР: выживание и сопротивление в условиях насильственной секуляризации

Тем временем зал заполняется хомячками, довольно крупными и раскормленными. У многих в руках – непонятные, но смешные плакаты. Хомячки с интересом смотрят на возню доверенных лиц, некоторые даже пританцовывают. Занавес не хочет опускаться.

Под натиском новых исторических документов рушится традиционный образ немецкой классической философии, растиражированный в многочисленных учебниках и популярных изложениях. Множество ранее неопубликованных текстов и биографических свидетельств дают возможность увидеть творчество ее основных представителей как work in progress и по-новому посмотреть на взаимоотношения между конкурирующими философскими проектами эпохи.